А я постил к себе это?

[Stabschef]

Вроде нет.
Ну пусть висит.

Виктор пыхнул трубкой, выпуская дым мне в лицо и продолжая мерзко ухмыляться. Четырнадцать, с тоской подумал я. Уже четырнадцать минут мы вот так сидели друг против друга в моем кабинете, и уже четырнадцать минут с его лица не сходила эта ухмылка.
Зачем он пришел и что ему нужно – я не знал.
Познакомились мы – да, прозвучит это дичайшим образом – на мосту. На мосту Александра III, куда меня невесть каким образом занесло года три-четыре назад. Брегет мой тогда показывал что-то около часа ночи, на плечи слетали осенние листья, тут же сносимые ветром или поливаемые дождем. И я курил (несмотря на все прелести типа брегета и довольно приличного по стоимости пальто, почему-то тогда у меня не было мундштуков), табак с какой-то садистской злостью оседал на языке, и я наклонился над перилами – банально сплюнуть, потому что чувствовал, что если не плюну – вырвет, а это, согласитесь, хуже.
Виктор шел мимо и, видимо, все не так понял.
И, оттащив меня, так и не плюнувшего, от перил, с непривычной, как я потом понял, ему яростью тряс меня за воротник, в итоге чего меня вывернуло-таки наизнанку, похоже, куда-то недалеко от его ботинок.
После этого он долго стоял и смотрел на меня, а затем, будто мы были уже невесть сколько знакомы, медленно провел по моим плечам, стряхивая с них оставшиеся листья, взял под руку и повел в свой дом.
Самым ужасным для меня решением было не вырывать руку.
Так в мои привычки вошли покупка мундштуков каждое утро с запасом на неделю, кофе с коньяком, философские романы…
Я не мог считать Виктора своим другом никогда. Но все же этот человек очень, весьма много для меня значил. Пожалуй, даже слишком. Рядом с ним я забывал все – гордость, разум, жизненные позиции. Он способен был заговорить меня до отключки сознания, когда я совершенно терялся, не зная, что отвечать и что думать об этой дурацкой жизни. Он постоянно ухмылялся и, кажется мне, снисходил до общения со мной, считая меня глупым мальчишкой (я младше его лет на пять). «Ты совсем ничего не знаешь», - были его любимые слова, произносимые с какой-то слащавой издевкой, от которой я просто бесился.
Но сильнее меня ни к кому не тянуло.
И вот сидит тут. Уже четырнадцать минут как. Курит свою трубку (хорошо хоть я на нее пока не перешел). И ухмыляется.
Я бы убил его, если бы захотел. Совершенно серьезно.
Значит, не хочу.
Наступившая в кабинете тишина показалась мне очень странной. И я не мог объяснить, в чем дело.
Лишь примерно через две минуты я понял – перестал ходить маятник в напольных часах. Тиканье брегета тоже не было слышно, а Виктор… не выдыхал больше дым. Я замер, уставившись на него – он поставил локти на мой стол, переплел пальцы и, опустив на них подбородок, пристально смотрел на меня. И…
Или я не заметил этого, или это невесть почему случилось в последние четырнадцать минут, но его черные волосы оттеняли поседевшие виски.
Серебро.
Я чуть было не сказал это вслух.
- Ты ничего не замечаешь, - непривычно сухо произнес Виктор, вставая с места. – У тебя сбились часы.
Я сам сбился, мысленно ответил я. Если ты это имеешь в виду.
Он прошел мимо моего стола и остановился, неожиданно жестко опустив руку мне на плечо.
- Не понимай дальше, Эрнест, - я дернулся от упоминания моего имени этим тоном. – Беспечный… - смешок. Не убирает руку…
И, вдруг резко наклонившись ко мне, произнес хрипло и натянуто:
- Никогда не поседеешь…
Выпрямился. От его дыхания прядь моих светлых волос выбилась из-за уха.
Я, вздрогнув, неожиданно даже для самого себя схватил его за ладонь.
А он – вырвал руку.

6.12.07.

@темы: Зарисовки, My kreatifff, А секретарь сошел с ума... (с)